По путям-дорогам фронтовым. Режиссёры-фронтовики

«Не до ордена – была бы Родина,

С ежедневными Бородино»

Михаил Кульчицкий

Жизнь, разделенная на «до» и «после»

21 июня 1941 года в Театре Вахтангова состоялась долгожданная премьера – «Маскарад» Лермонтова с чарующим вальсом Арама Хачатуряна. А на следующий день началась Великая Отечественная война. Жизнь каждого человека, каждой семьи разделилась на «до» и «после». Война смела все планы и мечты, на всех дала одну судьбу – военную, фронтовую.

Александра Ремизова, очаровательная Зелима из «Принцессы Турандот», вместе с фронтовым филиалом Театра Вахтангова прошла с бойцами 1-го Украинского фронта от Сталинграда до Берлина, ставила спектакли и концертные программы в самых непредсказуемых условиях.

Владимир Басов вместо поступления во ВГИК, пошёл в артиллерийское училище, стал командиром миномётной батареи.

Лейтенант Сергей Колосов, воевавший ещё в финскую, через много лет поставит пронзительный фильм «Помни имя своё».

Юрий Озеров на фронте прошёл ускоренный курс Военной академии имени Фрунзе, участвовал в разработке военных операций. Боевое крещение получил в битве под Москвой и завершил фронтовой путь штурмом Кенигсберга. «Перед штурмом я загадал, что если останусь жив, то расскажу о великой армии, в которой сражался». И с лихвой выполнил обещание, создав эпопею «Освобождение». Закончил войну в звании майора.

Александр Алов участвовал в Сталинградской и Курской битвах, форсировал Днепр, освобождал Киев, Будапешт и Вену. Награждён орденом Красной Звезды. Народный артист СССР Александр Алов обладал характером бойца. Однажды после просмотра фильма о войне «Мир входящему» министр культуры СССР Екатерина Фурцева упрекнула Алова и Наумова: «Где вы видели такие грязные шинели?!» У Алова побелел осколочный шрам на виске, и он ответил: «Это вы видели шинель с мавзолея, а я в этой шинели четыре года протопал...».

Леонида Гайдая призвали в феврале 42-го. О фронтовом прошлом Леонид Иович рассказывать не любил: «Я слишком мало воевал, чтобы о подвигах рассказывать». Но вот – официально скупая запись в наградном листе сержанта Гайдая, участника Ржевско-Вяземской операции: «Красноармеец пешей разведки Гайдай Леонид Иович за то, что в боях за деревню Енкино 14.12.1942 г. забросал гранатами огневую точку противника, лично уничтожил трёх немцев и вместе с другими товарищами участвовал в захвате военнопленного, награждается медалью «За боевые заслуги».

Известные режиссёры Юрий Завадский, Алексей Дикий, Иосиф Раевский ставили спектакли и концертные программы для фронтовых театров.

Это лишь малая толика сведений о режиссерах, которые, пройдя войну, воплощали свой фронтовой опыт на сцене или на экране – или таили его глубоко в себе, чтобы наполнять свои спектакли и фильмы жаждой жизни, любовью к жизни и сбережением её. Это то, чему учит война.

Григорий Чухрай. «Баллада о солдате»

Режиссёр Григорий Чухрай ушёл на фронт в 19 лет и прошёл Великую Отечественную войну от начала до конца – участвовал в Сталинградской битве и много раз был в тылу врага. О своей удивительной фронтовой судьбе он рассказывал, как о чем-то обыденном: «На второй день войны я был в первый раз ранен. Воевал в Украине, на Тамани, защищал Сталинград, выходил из окружений, прыгал в тыл врага (я служил в воздушно-десантных войсках), был четырежды ранен. Последнее ранение получил в апреле 1945-го в бою на пути к Вене. День Победы встретил в госпитале. Демобилизован в конце декабря 1945 г. по ранению.  На войне я не стал героем, каких было немного. Я был обыкновенным солдатом, а потом и офицером, каких были миллионы. Я любил свою армию. О такой гадости, как «дедовщина», мы и слыхом не слыхали. На войне мне везло: у меня были верные друзья, которые не предадут и не бросят в беде. Я мог тысячи раз погибнуть, но мои ранения не сделали меня калекой (во всяком случае, внешне)».

В 1959 году Григорий Чухрай снял на киностудии «Мосфильм» «Балладу о солдате». Сценарий написал вместе с Валентином Ежовым. Трагедия войны показана в фильме без батальных сцен и криков «ура».

Рядовой Алёша Скворцов (актер Владимир Ивашов) не похож на бывалого солдата, который в огне не горит и в воде не тонет. Он совсем мальчишка, улыбчивый, чистый. В начале фильма совершает подвиг – подбивает немецкие танки. А потом – шесть дней отпуска и дорога к матери. На встречу у них всего несколько минут. И – дорога. Мы знаем, что больше он не вернётся с фронта.

Герой Владимира Ивашова покорил весь мир. Фильм прошёл по всем зарубежным экранам, получил множество наград.

В 1961 году Григорий Чухрай снял «Чистое небо». Тема о трагедии советских пленных, которым пришлось пройти плен, а потом оказаться «в плену» в родной стране. «Да, я был в плену. Виноват. Виноват в том, что меня сбили. Виноват в том, что меня полумёртвого взяли в плен. Виноват в том, что я бежал, а меня поймали и собаками рвали на мне мясо. Виноват в том, что не подох с голоду. Виноват в том, что меня не пристрелили, не сожгли в печи. Виноват! Виноват! Виноват! Простите!», – этот монолог лётчика Астахова – незабываем. Крупные планы Евгения Урбанского и Нины Дробышевой (оператор Сергей Полуянов), их страстную исповедальную игру время не стирает из зрительской памяти.

Станислав Ростоцкий. «А зори здесь тихие»

Режиссёр Станислав Ростоцкий вернулся с фронта инвалидом. 11 февраля 1944 года под деревней Дубно получил тяжелое ранение. Он так рассказывал об этом: «Я увидел стены крепости, церковь, возвышавшуюся над городом, танки, нескольких бойцов и вдруг рядом с собой, несмотря на окружающий грохот, ясно услышал: «Танк!» – и сразу вслед за этим из канонады и рева ночного танкового боя ясно выделился нарастающий звук мотора. Я хотел вскочить, но в это время что-то крепко схватило меня за пятку и потащило назад. Что-то огромное, неумолимое и жесткое навалилось на меня, сжало грудную клетку, обдало жаром и запахом бензина и жженого металла, стало на мгновение очень страшно, именно из-за полной беспомощности и невозможности бороться. «Готов парень. Отвоевался…» – громко и ясно сказал кто-то рядом. Стало обидно и страшно, что бросят. А я ведь жив. Жив или нет? Только дышать очень трудно, и рука не шевелится, и нога. Но надо встать. Встать во что бы то ни стало. Я с трудом оторвался от весенней слякоти, простоял, как мне показалось, очень долго и начал падать, но чьи-то руки подхватили меня. Я узнал фельдшера Аронова. «Э, брат, раз встал, значит, жив будешь», – сказал он мне. И тут же раздался голос майора Симбуховского: «Бричку! Мою бричку!». Имя Лизы Бричкиной, будущей его героини, наверняка отозвалось в его памяти – о том трагическом дне. Мало кто знал, что у этого преуспевающего режиссера протез в пол ноги. Он водил автомобиль, скакал на лошади удивлял всех своим заразительным жизнелюбием.

В 1972 году на экраны страны вышел фильм Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева.

Натурные съёмки начались в мае 1971 года в деревне Сяргилахта в Пряжинском районе Карелии, в районе Рускеальских водопадов. Съемки шли «от рассвета до заката», среди глухих лесов, холодных рек и болот. Для Ростоцкого выбор места имел принципиальное значение — в этих местах даже спустя десятилетия война ещё отдавалась эхом. Елена Драпеко (Лиза Бричкина), чьё детство прошло на Карельском перешейке, вспоминала: «Когда мы в моём детстве играли в войну, то мы играли тем, что от неё осталось. Некоторые из находок взрывались, многие дети из моего поколения так погибали, война отсюда никуда не уходила, вся земля была пропитана железом и кровью. Я хочу, чтоб это понимали все: для всех, кто снимал этот фильм — это была их личная память. Ведь все, и режиссёр, и оператор, и художник, даже гримёр, — они все были участниками Великой Отечественной».

Для достоверности в рюкзаках артистов были наложены кирпичи. Андрей Мартынов (старшина Васков) вспоминает: «Я ходил по болоту — от меня пар шёл, оно холодное было уже. Как всегда, в кино — когда холодно, тогда снимают сцены, в которых нужно в воду лезть или босиком по снегу ходить. Мы с девчонками больше двух недель из болота не вылезали». К Мартынову Ростоцкий был особенно требователен, и актёр очень переживал за конечный результат. Для сцены утопления на болоте динамитом взорвали воронку. Всего было сделано три дубля. В сцене с гибелью героини Екатерины Марковой пиротехники не рассчитали заряд под гимнастёркой актрисы (установленный на фанерку со специальными мешочками с «кровью»), его сила была такой, что Маркову отбросило на десять метров в сторону.

Ростоцкий вместе со всеми карабкался через скалы, пробирался по чащам и часами сидел в болоте. Ольга Остроумова вспоминала, как режиссёр часто говорил им: «„Не грустите, ребята, мы не были грустными на войне, мы были молоды, мы влюблялись, мы хотели жить, мы смеялись“. И мы его прекрасно понимали. Нам тоже хотелось жить и смеяться».

Фильм стал классикой советского кинематографа, одной из самых любимых народных лент, посвящённых войне. В 1973 году её посмотрело 66 миллионов человек.

Сергей Бондарчук

«На войне мне не приходилось убивать».

Сергей Бондарчук

Сергей Фёдорович Бондарчук родился 25 сентября 1925 года. Имя не придумывали – это день памяти Сергия Радонежского. Незримая связь с игуменом земли Русской, его покровительство – не ощутимы ли они в выдающихся фильмах Сергея Бондарчука: «Судьбе человека», «Войне и мире», «Они сражались за Родину»? Всея Руси Чудотворец, в помощь Дмитрию Донскому, благословил на Куликовскую битву иноков, их звали Пересвет и Ослябя. Случай, в монастырской жизни уникальный. Но ведь и Сергей Фёдорович снимал свои великие кинематографические битвы, в которых бывало и по 120 тысяч статистов, – во имя мира, во имя защиты родной земли.

...Война застала Бондарчука в Грозном – после окончания Ростовского театрального училища он был направлен в Театр Красной Армии.

Он участвовал в обороне Северного Кавказа, а после войны ещё год прослужил в частях Московского гарнизона. «Я воевал в частях, которые обороняли мосты и железные дороги», – немногословно вспоминал Сергей Бондарчук. Город Грозный немцы бомбили яростно. Это был так называемый звёздный налёт. Множество бомбардировщиков сбрасывали фугасные и зажигательные бомбы. Это был ад. Горели нефтехранилища, дома и деревья, взрывы сотрясали землю, вздымая к небу чёрные смерчи. Днём было темно, как ночью, от дыма и копоти, но ещё страшней, ещё чудовищней казались ночи, озаряемый светом бесчисленных пожарищ. «Была страшная фугасная атака на Грозный, – вспоминал Сергей Фёдорович. – Казалось, что земля горит и железо плавится. Стоял жуткий запах горелого человеческого мяса. Я укрылся в окопе, который в любое мгновение мог стать моей могилой. Неожиданно к краю окопа подошла собака, опалённая, в язвах, с перебитым хвостом. «Сейчас точно набросится», – подумал я. Мы встретились глазами и долго-долго смотрели друг на друга». Взгляд этой собаки, полный ужаса, Сергей Фёдорович запомнил на всю жизнь. Позже в одной из сцен «Войны и мира» он снял глаза волка, который затравленно смотрел на людей. Думается, не только взгляд собаки – вся фронтовая жизнь навсегда осталась в памяти и сердце Бондарчука.

Под оккупацией в Ейске остались мать, Татьяна Васильевна, и сестра Тамара. Жене и дочери коммуниста Фёдора Бондарчука грозил расстрел: фашисты выискивали среди мирных граждан партийных, советских и профсоюзных работников, комсомольцев. Татьяна Васильевна каждый день ждала обыска и молилась у родовой иконы Сергия Радонежского. Но, памятуя благие дела Фёдора Петровича, который не раз спасал ейчан от голода, строя мосты, подвозя мешками зерно и раздавая хлеб, никто из жителей Ейска не выдал немцам его жену и дочь. А кругом – немыслимые зверства, которые творила зондеркоманда СС 10-а. Жертвами фашистов стали 214 ребятишек из детского дома, эвакуированного из Симферополя: их отравили газом в душегубках.

Эти драматические страницы истории семьи, рода – часть жизни и самого Сергея Бондарчука. И война в нём осталась на всю жизнь. «Когда я слышу «Вставай, страна огромная», или «Эх, дороги», или «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат», у меня всегда горло перехватывает», – одно из его немногочисленных воспоминаний о войне.

«Молодая гвардия». Роль коммуниста Валько

Ещё студентом ВГИКа Сергей Бондарчук сыграл коммуниста Валько в спектакле и в фильме, поставленном Сергеем Герасимовым. Это было его первое соприкосновение с темой войны. Волею обстоятельств, эта роль принесла разочарование – тем, что на экране появилась в сокращённом виде, после обсуждения фильма на заседании Политбюро и «замечаний» Сталина. Вспоминает его однокурсница, народная артистка России Людмила Шагалова: «Бондарчук потрясающе играл Валько и в спектакле, и в фильме. Я знаю точно, как дорожил этой ролью Сергей Фёдорович. Дорожил всю жизнь и очень жалел, что из картины вырезана сцена казни, когда Валько и старого коммуниста Шульгу (его замечательно играл Александр Хвыля) фашисты живьём закапывают в землю, а они и погребённые продолжают петь «Интернационал». Бондарчук считал эту сцену одной из лучших в своей актёрской жизни. Но по указанию сверху (вроде бы самому «отцу родному» не понравилось, как отображена в картине руководящая роль коммунистов) из фильма этот эпизод вырезали, как вырезали ещё несколько эпизодов, в центре которых Валько, и образ этот оказался не то, чтобы проходным, но не слишком значительным. Обидно».

«Судьба человека». Характер из самой сердцевины народной жизни

«Шолоховский рассказ «Судьба человека»

сыграл в моей жизни решающую роль,

заставив многое пересмотреть».

Сергей Бондарчук

Всю жизнь Сергей Фёдорович страдал от произвола чиновников, от козней завистников. Страдал и нещадно боролся за свою правду. Ведь ещё в студенческие годы Тамара Макарова сказала о своём ученике: «Упрямый в достижении цели».

Как вспоминает Людмила Шагалова, «не все признавали его огромный талант. Завистники (а их было пруд пруди) злобно зубами скрипели. Помню, на приёме в честь деятелей кинематографии в Кремле кто-то из крупных мосфильмовских начальников мне говорит: «Ну, Бондарчук совсем обнаглел: не только собирается ставить «Судьбу человека», но и сам хочет главную роль сыграть!» Руководство «Мосфильма» было категорически против, никак не хотело его запускать с этой картиной. Но Сергей не сдавался, до ЦК партии дошёл и добился. А уж после «Судьбы человека» он на такую высокую ступень поднялся, что никаким злопыхателям до него не дотянуться было». Дотянулись. Но значительно позже, в мае 1986-го, на Пятом съезде кинематографистов СССР.

Став в 32 года, после исполнения роли Тараса Шевченко, самым молодым в нашей истории народным артистом СССР, Сергей Бондарчук почувствовал в себе силы самому воплощать свои замыслы, снимать о том, что затрагивало душу. И своим режиссёрским дебютом заявил «Судьбу человека».

Рассказ он прочёл в газете «Правда» (он был опубликован в двух номерах, 31 декабря 1956-го и 1 января 1957-го). Сюжет основан на реальных событиях. Весной 1956 года, на охоте, Шолохов встретил человека, который поведал ему свою печальную историю. Шолохов за семь дней написал рассказ. Основной сюжетный мотив – судьба простого русского солдата Андрея Соколова. В мае 1942 года он попал в плен. За два года объехал «половину Германии», бежал из плена. В войну потерял всю семью. После войны, встретив случайно мальчика-сироту, Андрей усыновил его.

После «Судьбы человека» стали невозможны недомолвки о трагических событиях войны, об ужасах плена, пережитых многими советскими людьми. Ведь и после освобождения к ним зачастую относились как к предателям.

О первом впечатлении от рассказа Сергей Бондарчук писал: «Прочитал – и потом, что бы ни делал, о чём бы ни думал, я видел лишь Андрея Соколова, его мальчонку, его жену, разлив Дона, войну, фашистский концлагерь. Снять этот фильм стало для меня больше, чем «творческим планом». Больше, чем мечтой. Это стало целью моей жизни». Но для её осуществления Бондарчуку понадобилось долго убеждать и руководство «Мосфильма», и самого Шолохова. На студии считали, что материала рассказа хватит только на короткий метр, а писатель не был уверен, что без режиссёрского опыта сложно перенести на экран его прозу. Не дожидаясь решения с постановкой, Бондарчук приступил к работе.

В наше сумбурное время, когда режиссёры более всего озабочены самовыражением, трудно представить, с каким почтением и каким тактом относился Сергей Бондарчук к литературе, за которую брался: «Нужно великое знание жизни, чтобы открывать в человеке такое богатство и величие внутренней жизни, как делает это Шолохов». Вот внутренний посыл режиссёра и исполнителя главной роли. «Поначалу у Шолохова было недоверие ко мне, – вспоминал Сергей Фёдорович, – человеку городскому: смогу ли «влезть в шкуру» Андрея Соколова, характера, увиденного в самой сердцевине народной жизни? Он долго рассматривал мои руки и сказал: «У Соколова руки-то другие...» Позже, уже находясь со съёмочной группой в станице, я, одетый в костюм Соколова, постучался в калитку шолоховского дома. Он не сразу узнал меня. А когда узнал, улыбнулся и про руки больше не говорил».

Зинаида Кириенко, народная артистка России, исполнительница роли Ирины, жены Андрея: «Я отлично понимала, что работаю не с дебютантом в режиссуре, а с человеком, прошедшим фронт, много в жизни повидавшим».

Актриса вспоминает, как тяжело далась сцена проводов на фронт. Снимали её на вокзале в Тамбове. Артисты – только Кириенко и Бондарчук. Остальные – жители Тамбова, их попросили надеть одежду, оставшуюся у них от войны. Казалось бы: 1958 год, всего 13 лет отделяет от военного лихолетья, оно у всех в памяти. Но сцена не пошла. «Массовка»– женщины, дети – зажата, статична. И тогда Бондарчук попросил актрису репетировать в полную силу, дать волю чувствам, слезам. «Бросилась я к нему, зарыдала, заголосила: «Родненький мой! Андрюша! Не увидимся мы с тобой больше... на этом свете...» И так один раз, другой, третий... Слёзы у меня ручьём потекли. Несколько часов продолжалась эта репетиция. И вдруг женщин будто током ударило. Видно, такие нахлынули воспоминания, что смущение, конфуз разом прошли. Они забыли, что это кино. То страшное пережитое вновь всколыхнулось и разбередило душу, атмосфера на перроне наполнилась таким глобальным горем человеческим, что они начали прощаться так, как не всякая артистка могла бы сыграть. Тяжёлые это были для людей воспоминания, но именно это и дорого».

Одна из самых памятных сцен фильма, в просторечье, зрителями, названная «Я после первой не закусываю», а критиками – «Битва стаканов»: «Несколько абсурдная, она становится ключевой, меняя настроение повествования. Этот момент в фильме становится сильнее любых показанных ранее военных действий. Напряжение увеличивается с каждой рюмкой, заставляя зрителя проводить параллель с историческими событиями. Пока солдат побеждает немцев в распитии водки, победа потихоньку переходит к русским». Написано несколько игриво, но, по сути, верно. Фраза «Я после первой не закусываю» стала поговоркой и ушла в народ.

Фронтовик, многолетний друг Сергея Бондарчука, будущий сценарист «Войны и мира» Владимир Соловьёв сумел ясно и просто выразить суть фильма «Судьба человека»: «Бондарчук в своём фильме ответил на вопросы: почему и как мы победили. Но для меня, как человека воевавшего, прошедшего фронт, а потом провалявшегося по госпиталям, «Судьба человека» дорога тем, что в ней отчётливо видно и отчётливо выражено: Отечественная война была народной войной, которую выиграли и фронт, и тыл. Позднее, в картине «Они сражались за Родину», Бондарчук тоже будет говорить о народной войне, но то будет рассказ масштабный, эпический, какого, кстати, у нас в кино больше и нет. А здесь вроде бы судьба одного человека, но содержание жизни этого человека, этого народного характера – потрясает. Через конкретную судьбу Бондарчук сумел рассказать о судьбе общей, народной».

Этому фильму скоро 70 лет. Но его смотрят и пересматривают и молодёжь, и те, кто войну знает не по книгам. Народный артист СССР Василий Лановой пишет: «Недавно я пересмотрел фильм «Судьба человека» – от начала до конца, на одном дыхании, и в который раз убедился, сколь знаменательно место Бондарчука в русской культуре, сколь безусловна в нём высота нашего национального духа. И опять я замер перед этими угольными, века прожигающими глазами, и опять отметил: как же чудесно утеплён его взгляд нашей неиссякаемой духовностью».

«Судьба человека» покорила весь мир. Фильм получил: Большой Золотой приз на 1 Международном кинофестивале в Москве (1959). Гран-при 2-го Международного смотра фестивальных фильмов в Акапулько (Мексика); Главную премию XII Международного кинофестиваля в Локарно; призы и дипломы на международных кинофестивалях в Мельбурне, Сиднее, Карловых Варах.

«Война и мир». Страстный призыв к объединению людей

«Если бы не было «Судьбы человека», вряд ли взялся бы я за постановку «Войны и мира». Первое чувство – страх... Смогу ли? Слишком уж громадная ноша...Затем в моей памяти возникла амбразура, которую надо закрыть собой, и страх почему-то прошёл». Это – слова фронтовика. Почему же возник такой образ: амбразура, которую надо закрыть?

В 1956 году на экраны вышла картина американского кинорежиссёра Кинга Видора «Война и мир», получившая «Оскара» за лучшую режиссуру. И возник вопрос: а мы, русские, когда создадим свою киноэпопею по великой прозе своего великого земляка? В 1961 году в ЦК КПСС пришло письмо от деятелей науки, культуры и военачальников. Они писали, что сейчас на наших экранах идёт американская картина «Война и мир» и задавали вопрос: «Почему этот роман, гордость русской национальной культуры, экранизирован в Америке?.. Мы что, сами не можем его экранизировать? Это же позор на весь мир!». Была названа и фамилия того, кто может с этим справиться: Сергей Бондарчук – «Судьбой человека» он покорил и коллег, и зрителей. Министру культуры СССР Е. А. Фурцевой пришлось долго уговаривать Сергея Фёдоровича снять «Войну и мир». Уговорить удалось, но сомнения остались.

Осенью 1962 года мир оказался на грани ядерной войны. Возник Карибский кризис. Бондарчук писал в дневнике: «Люди опустошены. Ничего нет святого. Устали. Мир на грани катастрофы. Кому нужно искусство? Кино? ... Разъединённые люди мечтают только о собственном благополучии, живут своим маленьким мирком личных интересов. Всеуничтожающая ядерная война висит над головами людей. С трудом заставляю себя работать, думать...». Но Сергей Бондарчук – воин. Фронтовая закалка помогла собраться и создать киноэпопею «Война и мир», отдать ей 7 лет жизни, стать полководцем, не проигравшем ни одного киносражения.

Сергей Фёдорович мудро доверился Льву Толстому, в полную силу воспринял его идеи, его мироощущение: «Резкое осуждение Толстым самой возможности войн, истребления людей, всей криводушной политик военщины и, напротив, страстный призыв к объединению людей, утверждению мысли о деятельном добре – вот что стало для нас главным в нашей киноэпопее. Поэтому-то эпиграфом к фильму мы и взяли замечательные толстовские слова: «...Все мысли, которые имеют огромные последствия, – всегда просты. Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто». С этих слов, произнесённых закадровым голосом Сергея Бондарчука, и начинается киноэпопея.

О ней написаны сотни томов киноведческих статей, рецензий и отзывов на многих языках мира. В этой публикации уместно вспомнить о тех сражениях, который выиграл кинополководец Бондарчук. Не были ли они по сложности и отваге продолжением его воинского служения?

30 марта 1962 года приказом генерального директора «Мосфильм» фильм «Война и мир» был запущен в производство, начался подготовительный период.

О масштабе будущих съёмок можно получить частичное представление по нескольким пунктах заказов: мундиры русские (пехота, артиллерия)– 3200 шт.; мундиры казачьи – 600 шт.; мундиры французские – 2150 шт., мундиры гусарские с меховой опушкой – 750 шт.; шинели русские и французские – 585 шт.; сабли с ножнами – 500 шт.; кивера пяти видов – 11000 шт. И это – малая часть из всего, что было заказано. Для съёмок Шенграбенского, Аустерлицкого и Бородинского сражений было изготовлено 500 тысяч холостых патронов. В создании исторических костюмов, военной техники, снаряжения и реквизита участвовали заводы, фабрики и мастерские всего Советского Союза. На киноэпопею «Война и мир» с мастерством и вдохновением работала вся наша, тогда огромная, нерушимая страна.

Историческую достоверность экранным сражениям обеспечивали видные советские военачальники: генерал армии, Герой Советского Союза В. В. Курасов, генерал армии, дважды Герой Советского Союза М. М. Попов, генерал-лейтенант, Герой Советского Союза Н. С. Осликовский, консультант по кавалерии.

Николай Иванов, директор картины, тоже фронтовик, всю съёмочную эпопею вёл дневник, теперь ставший бесценным: «У Л. Н. Толстого написано: «Бородинское сражение – лучшая слава русского оружия, оно – победа». Для себя мы считали победой провести съёмки этого сражения. Ни Шенграбен, ни Аустерлиц, ни пожар Москвы, никакая другая развёрнутая батальная или массовая сцена не потребовали от всего нашего коллектива такого колоссального нервного, физического напряжения, как во время съёмок сцен Бородина. Но мы, хоть и валились с ног от усталости, не унывали..». Ещё и стихи шуточные писали:

Пару шашек запалили,

Кадр дымом завалили,

Будто ночью – тьма и мгла...

Сверху камера пошла...

С неба сыплются на нас

Камни, щепки, пенопласт...

Так четыре раза кряду

По солидному заряду–

И четыре дубля есть!

Понапрасну мы боялись,

Все в живых у нас остались.

«Вот так, поплевав по-русски на ладони, трудясь до седьмого пота, с весельем, находчивостью и отвагой мы осуществили съёмку этого огромного эпизода под названием «Бородино», – продолжает Н. Иванов. – А как это выдержал Бондарчук, какая от него потребовалась воля, какие поистине титанические усилия ему пришлось приложить, наверное, знал только он один. Это великий труженик и художник. Кажется, сам Лев Николаевич Толстой, сам фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, да и всё русское воинство, вышедшее на Бородинское поле, от генералов Багратиона и де Толя до капитана Тушина, благословляли его свыше, да и нас, грешных, тоже».

С. Ф. Бондарчук вспоминал: «Двадцать тысяч статистов на протяжении двух месяцев вживались в образ. Каждое утро солдаты, переодетые в форму тех времён, строились и шли в атаку. До деталей имитируя сигналы построения, все приёмы ведения боя наших предков. Нужно было организовать всю эту гигантскую массу людей. Причём стараться избежать жертв. Без них редко обходятся большие батальные сцены, где замешана конница. У нас, к счастью, обошлось». Всё-таки небесным покровителем Бондарчука был Сергий Радонежский.

После того как первая часть фильма «Война и мир» была показана на Московском кинофестивале, Сергей Бондарчук был признан классиком и мастером постановки батальных сцен. Поскольку в картине участвовало 120 тысяч (!) статистов, она была включена в книгу рекордов Гиннеса.

Мог ли любой другой режиссёр, наделённый мощнейшим даром, осилить такие сражения, но не прошедший фронт?!

Старшая дочь Сергея Фёдоровича, актриса и режиссёр Наталья Бондарчук, написала об отце книгу – и сумела выразить то, что сделал для каждого из нас её отец: «Он связал разорванную связь времён! Казалось бы, как далеки от нас князья и княгини со своим бытом, романами, дуэлями, воинскими победами и поражениями, размышлениями о жизни, смерти и бессмертии... О непротивлении злу насилием... Где мы со своим Интернетом, сверхзвуковыми скоростями, а где Каратаев со своей собачкой? Однако же идёт фильм, и наши люди верят этой некогда утраченной правде. И оживают вновь утраченные дворянские интерьеры, и шелестят грациозные дамы своими веерами. И торжествуют в своём величии и красоте древние храмы. И вновь звонят колокола, и истово молятся люди у святых икон. И летит в атаку бессмертный Багратион, и плачет Кутузов. Всё возвращается в генетической памяти народа: служение отечеству, верность и любовь! И вместе с Наташей Ростовой приходят на её первый бал юные девушки. Помню, когда отец уже ушёл из жизни, в его честь и память собрались люди в огромном зале Киноцентра. Раскрылся занавес, и на огромном экране показали бал Наташи Ростовой с бессмертной музыкой Вячеслава Овчинникова. Весь зал тогда встал и стоя аплодировал. По этому фильму и роману Льва Николаевича будут судить о Золотом веке России. А мы будем встречаться с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком, с его образом Пьера Безухова, с мыслями Толстого, прочитанного его голосом...». Истинно так.

Награды, полученные «Войной и миром»: Большой Золотой приз на IV Международном кинофестивале в Москве (за первые две серии, 1965; Гран-при VIII Международного «Фестиваля Фестивалей» в Акапулько (Мексика За первые две серии (1965); премия Американской киноакадемии «Оскар» (1969); призы и дипломы на МКФ в Венеции, Праге, Сорренто, Токио.

«Ватерлоо». Сотрудничество народов в стремлении к миру

Фильм производства киностудии «Дино де Лаурентис чинематографика» (Италия), 1969 год.

Сергей Бондарчук сам объясняет, почему он взялся за эту постановку: «Именно под Бородином начался разгром армии Наполеона, была разбита вера в непобедимость этого полководца. Но в «Войне и мире» мы показали только начало этого разгрома, без логического его завершения. «Ватерлоо» даёт возможность завершить тему Бородинского сражения, тему разгрома «непобедимой» армии Наполеона, попавшей в ловушку в 1812 году в России. «Ватерлоо» – антивоенная картина, и это, пожалуй, одна из главных причин, заставивших меня отложить прежние замыслы и снова «взяться за оружие» ... Когда Дино Де Лаурентис предложил мне поставить «Ватерлоо, – я ещё дышал этим воздухом. Возможность проследить до логического конца судьбу Наполеона показалась мне интересной».

Режиссёр рассматривал постановку Ватерлоо» как возможность и дальше воплощать на экране мысли Л. Н. Толстого, которые были определяющими в «Войне и мире»: мыслей о мире и войне, жизни и смерти, правде и красоте, добре и зле. Задумав антивоенную постановку, он предполагал собрать под своё режиссёрское знамя громадный интернациональный коллектив, который совместной работой сумел бы доказать возможность сотрудничества народов не только в искусстве, но и своём стремлении к миру.

Приз на Международном «Фестивале Фестивалей» в Белграде.

«Они сражались за Родину». Чтобы всё было правдиво до боли...

Этот фильм стал вторым после «Судьбы человека» обращением Сергея Бондарчука к прозе Шолохова. Роман «Они сражались за Родину» ещё не был закончен писателем, и он дал согласие на экранизацию с одним условием – съёмки должны проходить в местах действия книги, то есть недалеко от Волгограда, в станице Клетской. Учитывая масштаб военных событий, которые предстояло воссоздать, важным моментом было и то, чтобы вблизи места съёмок не оказалось населённых пунктов. На место, близ хутора Мелологовского, группа приехала в конце мая 1974 года. Располагались в наспех сколоченных домах и на теплоходе «Дунай», переоборудованном под гостиницу. Перед началом съёмок территорию прошли сапёры, обезвредив множество оставшихся с войны мин и снарядов. Но даже после этого киношники продолжали натыкаться на опасные находки.

Встречаясь весной 1974 года с участниками фильма, Шолохов говорил: «Мы победили и потому имеем право говорить о месяцах отступления с той горечью, которую испытываем, вспоминая о тех временах. Я – за то, чтобы в фильме всё было правдиво до боли...» Это было своеобразное напутствие и благословение. Через несколько дней начались первые съёмки.

По требованию Сергея Бондарчука актёры целыми днями ходили в солдатских гимнастёрках, даже когда не были заняты в сценах. Выполнять многие действия своих героев исполнителям также пришлось самостоятельно, например, рыть окопы. Оператор Вадим Юсов называл «Они сражались за Родину» самым тяжёлым своим фильмом «с точки зрения воссоздания боевых действий». Он любил рассказывать о съёмке сцены контузии героя Вячеслава Тихонова: «Бондарчук требует от меня показать в кадре напряжение и животный ужас. А погода, как назло, стоит прекрасная – ни ливня, ни облачка. То есть никаких дополнительных выразительных средств, чтобы описать состояние героя, нет. И для того, чтобы в кадре была едва заметная нервная дрожь, я попросил танкистов в строго определённые моменты стрелять в сторону Тихонова из всех орудий холостыми зарядами. Выстрелы были мощные, нам всем приходилось затыкать уши, но нужный эффект был достигнут: от каждого залпа земля вздрагивала, начинала немного дымиться, а картинка плыла. А чтобы усилить этот эффект, мы вокруг Тихонова поставили жаровни с углями. В итоге, когда вы видите крупный план актёра, то изображение становится неустойчивым, напоминает мираж в пустыне. Выглядит очень эффектно, а нужно всего-то поджечь уголь!» А актёрам выдержать этот ад!

Распоряжением Генерального штаба Вооружённых сил СССР для съёмок фильма был сформирован сводный полк, в который входили кавалерия, пехота, танковая и сапёрная части и рота водоснабжения. Всего массовка на картине составляла около 2 тысяч человек: солдаты, жители станицы Клетской. Использовалось несколько десятков танков Т-44 и полтора десятка реактивных самолётов L-29. И те, и другие были созданы после событий, изображаемых в фильме, но реальных немецких танков и «мессершмиттов», которые были бы на ходу, найти не удалось. Для согласования действий съёмочной группы и управляющих техникой военных была разработана целая сигнальная система – члены группы по рации передавали друг другу информацию о местонахождении танков и самолётов. Поскольку задействовать военную технику – дело дорогое и трудоёмкое, снимать старались с минимальным количеством дублей. Вадима Юсова, снимавшего движущийся танк с эстакады с близкого расстояния, едва не пришибло застрявшим на броне бревном. Для многочисленных взрывов, которые Бондарчук и Юсов хотели видеть максимально реалистичными, пиротехниками картины было использовано астрономическое количество тротила – пять тонн. Несмотря на высокую долю риска, от пиротехники за время съёмок никто не пострадал.

Для Сергея Бондарчука было очень важно, чтобы главные роли играли актёры, которые сами прошли войну или хотя бы хорошо её помнили. Поэтому Юрий Никулин, Василий Шукшин, Вячеслав Тихонов, Георгий Бурков, Иван Лапиков, Иннокентий Смоктуновский, Алексей Ванин были утверждены без проб.

Народный артист СССР Вячеслав Тихонов, исполнитель роли Стрельцова, вспоминал: «Немало я сыграл офицеров в фильмах о Великой Отечественной, но такого духа, как на «Они сражались...», не было нигде. Атмосфера на съёмках этой картины была удивительно взволнованной, трепетной. Всё-таки в основе фильма лежал роман великого писателя, нашего современника. И повествовал он о самом тяжёлом периоде войны – об отступлении Красной Армии, о первых крупных потерях. Шолохов раскрывал душу русского человека в тягчайших испытаниях и показывал людей, не сломленных этими испытаниями. Да, они отходят, пропускают немца на родную землю, мучаются, переживают, хоронят командира, но мечтают, чтобы поскорей наступил перелом в войне, готовы бить врага до победы. А мы, актёры, играющие этих людей: и Георгий Бурков, и Иван Лапиков, и Юрий Никулин, и Василий Шукшин, и Сергей Бондарчук, и я,– воспринимали своих героев как святых».

Да, от пиротехники никто не пострадал. Но во время съёмок случилась трагедия: 2 октября 1974 года в своей каюте на теплоходе «Дунай» умер Василий Макарович Шукшин, с блеском игравший роль Петра Лопахина, бывшего шахтёра, а в войну солдата бронебойщика...

«Они сражались за Родину» вышел на экраны страны в 1975 году, в 30-летие Великой Победы, его посмотрело более 40 миллионов зрителей.

Юрий Любимов. Что бы ни выдумали, реальность была страшней

Режиссёрская слава пришла к Юрию Любимову в 1964 году, когда спектакль «Добрый человек из Сезуана» Б. Брехта переместился со студенческой сцены Театрального училища имени Б. В. Щукина на сцену Театра на Таганке. И на многие годы популярнее театра в Москве не было. А до прихода Юрия Любимова о нём ни слуха, ни разговора не было.

Театр на Таганке – послевоенное детище. Он возник в 1946 году. Александр Плотников, назначенный главным режиссёром, предложил поставить спектакль по мотивам романа Василия Гроссмана «Народ бессмертен». Труппу набрали из театральных студийцев и актёров, решивших попытать судьбу в новом коллективе. «Сборная солянка» получилась. Зрители в театр не шли, ситуация была плачевная.

По сути, в 1964 году родился новый театр. А Юрий Любимов, до этого известный как артист Театра Вахтангова и по своим ролям в кино, сразу обрёл невиданную режиссёрскую судьбу: каждый его спектакль становился ярким и неизменно скандальным событием. Заставляли переделывать, запрещали – о творческой свободе, которой сейчас пользуются зачастую «без руля и без ветрил», в те годы не было и речи. Но едва ли не все таганковские премьеры тех лет вошли в историю русского театра: помимо брехтовского спектакля, «Десять дней, которые потрясли мир» Д. Рида (1965), «Антимиры» А. Вознесенского (1965), «Жизнь Галилея» Б. Брехта (1966), «Гамлет» У. Шекспира (1971), «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (1977), «Преступление и наказание» Ф. Достоевского (1979), «Дом на набережной» Ю. Трифонова (1980), «Владимир Высоцкий» (1981) ...

Юрий Петрович Любимов родился 30 сентября 1917 года в Ярославле. «За несколько дней до революции всё-таки я успел проскочить», – с неповторимой, по-вахтанговски ироничной интонацией рассказывает режиссёр.

«Войну я встретил на границе», – фраза ёмкая, образная, выдающая в авторе режиссёра. Однако воинская служба началась у Юрия Любимова гораздо раньше, в железнодорожных конвойных войсках. Но вскоре он был переведён в Центральный ансамбль НКВД – ансамбль Лаврентия Берия. Сегодня это название звучит с некоторым зловещим оттенком. Но осенью 1939 года, когда он был создан, это был грандиозный эстрадный ансамбль – многожанровый, многочисленный, в него привлекли самые громкие имена. Постановщиками программы были крупнейшие режиссёры: Сергей Юткевич и Рубен Симонов, прославленный вахтанговец. Художественным оформлением занимался Пётр Вильямс, знаменитый художник Большого театра. Хором руководил всемирно известный Александр Свешников; хореографией заведовал Асаф Мессерер, ему ассистировал балетмейстер Касьян Голейзовский. Популярный гитарист Александр Иванов-Крамской вёл оркестр народных инструментов, симфоническим оркестром дирижировал Михаил Бек. Театральную труппу возглавил корифей Художественного театра Михаил Тарханов. Художественным руководителем своего ансамбля Берия назначил брата знаменитого композитора – Зиновия Дунаевского. Музыку для ансамбля НКВД писал Дмитрий Шостакович.

Вот с таким коллективом Юрий Петрович прошёл всю войну. Казалось бы, лёгкая служба, не пехота, не артиллерия. Но Берия отправлял свой ансамбль на самые трудные участки – показать, что он – самый передовой и не уступает ансамблю Красной армии. «Так мы попали в разбитый Сталинград. Это была библейская картина. Ночью мы в составе подползли поездом, и вот эта панорама разбитого города, танки – прямо в стену врубленные и остановленные. И она врезалась в глаза. Луна светила – и этот весь разрушенный город, выл ветер, и все пробоины бесчисленные: в крышах, в трубах дождевых – они свистели от ветра, получался дьявольский орган какой-то, необыкновенной мощи. Свистел ветер, уже было холодно, по-моему, даже снег. «Мело, мело по всей земле, во все пределы». Потом мы куда-то дальше поползли. Такие обрывки воспоминаний». Режиссёрский зоркий взгляд навсегда запечатлел эту картину, настолько образную, что она словно просится на киноплёнку.

Юрию Любимову довелось выступать даже на легендарном торжественном заседании в метро «Маяковская», 7 ноября, в присутствии Сталина. «Когда говорят пушки– музы молчат», – это не про нашу страну. Уже давно признано, что «музы» внесли весомый вклад в великую Победу, поднимали боевой дух воинов, давали радость, дарили праздник в невыносимых фронтовых буднях.

Как только пробили первый коридор между Москвой и блокадным Ленинградом, ансамбль поехал по нему. «Туда-то мы проехали, и коридор захлопнулся, и мы там накрылись на несколько месяцев. А обратно мы выбирались уже по Ладоге – я помню торчащие мачты кораблей, потому что много кораблей топили. Это было ранней весной. Ходили по улицам опухшие от голода люди, – а город всё время обстреливали – и мы видели, как они по стенке шли и уже не реагировали, а мы вздрагивали – всё-таки снаряды летали. Можно одной фразой сказать: «Врите что хотите, и всё равно, что бы вы ни выдумали, реальность была страшней. Вы не выдумаете таких ужасов, которые были».

Ансамбль выступал в Доме культуры, на улице Стачек, фронт был совсем близко. Электричество включали только на время выступления. «Мы очень отощали, работать было тяжело. Танцоры уже насилу ноги волочили. Паёк нам давали такой же, какой выделялся всем защитникам города. Голод был всё время. Маленький кусочек хлеба долго жуёшь, чтобы было впечатление...запивая кипяточком, если удастся его согреть...Помню, когда мы вернулись, нас в Москве встречали родственники и, конечно, на лицах у них был ужас – видимо, мы были очень измождённые. На себя как-то не очень смотришь, а вот по реакции других...».

Военные фильмы – это художественная летопись Великой Отечественной. Константин Симонов дошёл до Берии, чтобы выхлопотать для Юрия Любимова разрешение сниматься в фильме «Дни и ночи» у Столпера. Вышел специальный указ отпустить его на съёмки. «Я играл капитана Масленникова. Мы на пароходе жили в разбитом Сталинграде. Помню, снималась сцена с пулемётом – из разрушенного здания я стреляю из «максима» холостыми, строчу, а из-за угла идёт колонна пленных немцев, там уже работали пленные. И они с перепугу, увидя ствол и стрельбу, все полегли. Они-то ведь не знали, думали, их привели на расстрел. И это всё вошло в картину». Жизнь словно подкидывает картины и сюжеты в режиссёрскую копилку Юрия Любимова.

День Победы Юрий Любимов встретил в Москве. Но сразу демобилизоваться не удалось, из ансамбля НКВД не отпускали. Надев военную форму ещё до финской войны, он расстался с ней только через восемь лет.

«Я вернулся в Театр Вахтангова и сразу стал репетировать Олега Кошевого в «Молодой гвардии». Это был спектакль по книге Фадеева, о том, как молодёжь сопротивлялась немцам». Зимой 1947 года Юрий Петрович поехал в Краснодон, вместе с режиссёром спектакля Борисом Захавой и великолепным трагическим артистом Михаилом Астанговым. «Когда я стал ходить по этому маленькому городку, то мне стало понятно, сколько эти ребята бегали от дома к дому, друг к другу, чтобы просто договариваться, сообщать что-то, писать листовки, расклеивать их. Им приходилось обегать десятки километров каждый день. И как актёру мне это помогло. Я всё-таки узнал реальную обстановку. И там я узнал, что Олег Кошевой заикался».

Премьера спектакля состоялась 19 февраля 1948 года. Главной удачей, по общему признанию, был Юрий Любимов в роли Олега Кошевого – пылкий, несгибаемый. Но Юрию Петровичу радости это признание не принесло. В нём уже зрел режиссёр, а до серьёзного режиссёрского дебюта было ещё 16 лет. В душе молодого актёра назревал бунт. Одна из самых популярных вахтанговских историй, который с удовольствием рассказывает сам Любимов. Режиссёр Театра Вахтангова, И. М. Раппопорт, «милейший и умный господин, сказал на художественном совете: «Видимо, Юрий Петрович понял изречение Владимира Ивановича Немировича-Данченко слишком буквально! Что режиссёр должен умереть в актёре» ...

В 1964 году всё встало на свои места. Юрий Петрович Любимов обрёл свой театр. Началась его драматическая и легендарная режиссёрская судьба.

Словно настиг долетевший с войны осколок. Спектакль «Павшие и живые»

Спектакль «Павшие и живые» театра на Таганке датируется 1965 годом. На нём впервые в Москве возник образ Вечного огня, прямо на сцене. У Кремлёвской стены он был зажжён только в 1967 году.

Сценография спектакля выглядела так: от авансцены к заднику сцены лучами расходились три нешироких помоста (три дороги); задняя стена представляла собой экран, меняющий цвет. В финале спектакля на краю сцены, в чаше, загорался настоящий огонь. Зрительный зал при этом вставал – почтить память погибших минутой молчания...  Этот спектакль, как и другие постановки Любимова, разрешён был не сразу – «пробить» его выход помогали соавторы Юрий Левитанский и Давид Самойлов. Помогали и другие поэты-фронтовики: Булат Окуджава, Александр Твардовский, Евгений Винокуров… Константин Паустовский звонил Председателю Совета министров Алексею Косыгину и просил поддержать постановку.  «Неприятностей, связанных со сценарием «Павших и живых», с его воплощением на сцене, у режиссера было очень много. А между тем, получить позволение зажечь на сцене огонь представляло собой отдельную сложность. Осторожный директор театра Николай Дупак отговаривал, но для Любимова, не привыкшего пасовать перед сложностями, добиться такого разрешения было принципиально важно».  О том, как это было непросто, говорит запись Давида Боровского, впервые увидевшего этот спектакль (вскоре Боровский станет бессменным оформителем спектаклей Таганки): «Когда вспыхнул огонь, я оторвался от спинки кресла и не дышал до самого конца. Порой в театре очень трудно зажечь даже одну свечу, кое-где и курить на сцене в спектакле запрещено, нужно биться с пожарниками. Но чтобы огонь? Пламя огня? Неслыханно. Это было для меня ошеломляюще по дерзости… По сути, это был вызов!».

Владимир Высоцкий вспоминал: «Есть у нас спектакль, особенно мною любимый, который называется «Павшие и живые». В нем собраны самые лучшие военные стихи, и посвящен он поэтам и писателям, которые участвовали в войне. Одни из них погибли, другие живы до сих пор — просто на их творчестве лежит печать военных лет. Они погибли, когда им было 20-21 год. Это Коган, Багрицкий, Кульчицкий ... Так что, они, в общем, ничего не успели сделать, кроме того, чтобы написать несколько прекрасных стихов и ещё умереть. Но это много! Мы впервые зажгли по ним Вечный огонь на сцене нашего театра, впервые в Москве. У нас стоит на авансцене чаша, и из неё вспыхивает пламя Вечного огня. Перед началом спектакля выходит артист, просит почтить память погибших минутой молчания, и весь зрительный зал, как один, поднимается и одну минуту стоит молча. А по трём дорогам, которые спускаются к этому Вечному огню, выходят поэты, читают свои стихи, потом уходят назад в черный бархат (у нас сзади висит черный бархат). Уходят, как в землю, как в братскую могилу, уходят умирать, а по ним снова звучат стихи, песни… Это такой спектакль-реквием по погибшим поэтам. Я в нём играю несколько ролей. Одна из них — это Семен Гудзенко. Этот парень, которому было 20 лет в войну, выжил, а потом, как написал Илья Эренбург, «было такое чувство, словно его вдруг, через 10 лет настиг долетевший с войны осколок», его догнали старые раны. И он умер уже после войны».

Евгений Евтушенко, много лет друживший с «Таганкой», писал в «Советской культуре», которая тогда была официальным печатным органом ЦК КПСС: «Павшие тоже не были сверхчеловеками – они были живыми людьми со всеми присущими живым людям слабостями. Однако они поднялись над своими слабостями в решающий для Родины и человечества час. Мы должны помнить о том, что сейчас, как никогда, нужно уметь подниматься над собственными слабостями... Наше мирное время является частью сложнейшей и жесточайшей борьбы за будущее человечества, и Великая Отечественная была лишь этапом этой борьбы. Великая Отечественная дала нам высокие примеры жизненного поведения, и мы должны следовать им на всех как будто бы тихих, но грохочущих мирных фронтах. И мера мужества, совести, товарищества сегодня должна быть такой же, как когда-то на фронте.

Не до ордена – была бы Родина,

С ежедневными Бородино, – завещал нам убитый в 1943 году Михаил Кульчицкий». Словам этим – почти шестьдесят лет. Но сегодня они, как и тема спектакля – завещание в стихах молодых поэтов нам, живущим – звучат обжигающе».

«А зори здесь тихие». Причащение к памяти

Премьера состоялась 6 января 1971 года, за год до выхода фильма Станислава Ростоцкого. Традиционно для Юрия Любимова – путь к выпуску спектакля был тернист.

«Мы пришли в правление с писателем Васильевым, и они сказали, что это пацифистское произведение, пусть погибает старшина, а женщины остаются», – сейчас трудно представить, что режиссёру и писателю приходилось выслушивать подобную абракадабру. Но – преодолели. И уже на обсуждение спектакля важной комиссией 26 декабря 1970 года звучат взволнованные голоса: «Спектакль для меня прозвучал, как сильная поэма. И мне кажется, что этот спектакль будет гореть вечным огнём не только в этом театре, а вообще на театре, в театральной жизни... Мне кажется, что этот спектакль по силе напоминает те времена, когда родился «Чапаев» на экране. По силе этого актёра, который играет сегодня старшину... Это изумительное произведение искусства, и все девушки, которые играли вместе с ним, были вооружены этой необыкновенной простотой, этой необыкновенной правдой» (С. Н. Бардин).

Критика приняла спектакль. «Московский комсомолец» писал:

«Этот спектакль — причащение к памяти. Он - трагический праздник. Не бывает? Бывает. Девятого мая? Когда за ликующим словом «Победа» встаёт восьмизначная цифра ее цены? Это спектакль о пяти павших из двадцати миллионов жертв этой войны. И о солдате. Нет, о Солдате. С самой большой буквы. О человеке, за которым Россия и в котором Россия. Этот спектакль создан Юрием Любимовым по повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». В главной роли — солдат с трёхлетним стажем, солдатский сын Виталий Шаповалов. Я намеренно не ставлю слово «бывший» перед словом «солдат». Солдатом можно быть живым, можно быть мертвым, бывшим — нельзя. А профессия солдата, может быть, как никакая другая, требует таланта, умелости и азарта. Спектакль поставлен по законам именно такого таланта. В нём — сочетание постановочной фантазии и мысли, скрупулезной в своём правдоподобии. В нём чувства зажаты в железный кулак дела. Дела самого необходимого, самого святого — защиты земли своей от фашистов. Потому так пронзительно действенны моменты, когда события уже не могут сдерживать чувств. И яростно кричит, и рыдает на сцене русский мужик, солдат, только что победивший непоправимо горькой ценой. И слёзы у зрителей в зале. Такой спектакль. До конца правдивый, построенный на предельной искренности чувств».

Юрий Любимов всегда был бойцом. Так сложилась его судьба. И даже когда произошла трагедия – изгнание из родного театра – он оставался в строю: вернулся в Театр Вахтангова, поставил «Бесов» Достоевского – и ушёл, прожив долгую и страстную жизнь, 5 октября 2014 года. Ему было 97 лет...

Андрей Гончаров. Узнать войну с начала и до победы

Андрей Александрович Гончаров родился 2 января 1918 года в селе Сенницы Рязанской губернии.

Когда началась Великая Отечественная война, выпускник режиссёрского факультета ГИТИСа записался добровольцем на фронт. Он служил в разведке, командовал батальоном 4-го кавалерийского казачьего корпуса, участвовал в сражениях под Москвой. Получив два тяжёлых ранения, Гончаров был демобилизован.

«Должно быть, все, кто берётся писать о войне, прежде всего вспоминают день, с которого всё началось, – 22 июня 1941 года. В это воскресное утро я – дипломант режиссёрского факультета Государственного института театрального искусства – отправился на спектакль приехавшего в Москву Театра имени Ивана Франко «В степях Украины». Я только возвратился из Иванова, где поставил в драматическом театре эту пьесу – свой дипломный спектакль, и теперь мне не терпелось посмотреть, как же сыграют её «сами» украинцы. В середине первого действия на сцене появился человек в обычном костюме, без грима. Он что-то сказал актёрам, отчего они сразу замолчали и словно окаменели. Потом подошёл к рампе и глухим, срывающимся голосом прочитал по бумажке сообщение о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Я не помню, произнёс ли он слово «война», но оно повисло над залом, ширясь и расползаясь с каждым мгновением. Война! Я выбежал из театра. Тысячи раз исхоженная вдоль и поперёк Пушкинская улица вдруг показалась мне чужой и незнакомой. Может быть, оттого, что она была совсем пустынной – ни людей, ни автомобилей. Только ветер кружил по неподметённому в это день асфальту пыль и мусор... Я шёл в ГИТИС. В голове вертелись какие-то обрывки мыслей и фраз. Я никак не мог осознать, представить себе истинное значение того, что только что услышал. В первый же день я и мои товарищи-гитисовцы с разных факультетов и курсов – Толя Погорельский, Миша Гельман, Петя Громцев, Валя Невзоров – подали заявление в военкомат. А через несколько дней с призывного пункта, около дома ТАСС, нас, в составе батальона Красной Пресни, провожали на фронт». Когда вспоминает режиссёр, любое повествование приобретает зримые черты. Так и видишь подробности того дня, когда судьба каждого советского человека была разделена надвое: «до» войны и «после» её начала. Смятение молодого режиссёра, ворох мысли, растерянность... Ноги сами ведут в ГИТИС, и принимается единственно возможное для него решение – на фронт. Вместе с друзьями. Сокурсник по ГИТИСу Толя Погорельский вытащит его, тяжело раненого, из-под обстрела, но сам погибнет под Истрой... Наташа Качуевская, пламенный комсорг института, девочка с лицом мадонны, зимой 1942 года в клинике Склифосовского будет его выхаживать, не позволит врачам ампутировать его руку, но, как только он начнёт выздоравливать, уйдёт на фронт и погибнет под Сталинградом...

«Он не погиб на войне, как большинство его сверстников – сокурсников по ГИТИСу, мальчиков и девочек, добровольцев Великой Отечественной войны, главную фразу которых драматург-фронтовик Виктор Розов отдал своему Борису Бороздину, москвичу, солдату, добровольцу 1941 года: «Если я честный, я должен...». Тяжело раненный на второй месяц кровопролитных боёв, он всё же смог не только почувствовать, но и узнать войну с начала и до победы, – напишет замечательный театральный критик Вера Максимова. – Он увидел войну глазами театрального человека. Описал, например, эпизод возле посёлка Ярцево – гибельного места, навечно занесённого в историю Великой Отечественной, где в жаре и пыли лета 1941 года, в безнадёжности наспех «слепленной» обороны, в панике отступления полегли тысячи русских солдат. В студенческие годы спортсмен, альпинист, «ворошиловский всадник», оттого зачисленный в полковую конную разведку, он тащил на себе седло убитой лошади. Без этого «вещественного доказательства» ему не дали бы другого коня. Он был так замучен, что не мог нести тяжёлое седло в руках и надел его на себя. И вот в дыму и аду люди увидели «оседланного человека», и от окопа к окопу, от воронки к воронке, неостановимый – покатился хохот. Будущий Мастер трагикомедии и фарса, как главных для себя и самых живых «смешанных» жанров, Гончаров запомнил это соединение ужасного, смертного со смешным».

Демобилизованный по ранению, с рукой на перевязи, в военной форме, Андрей Гончаров снова очутился в ГИТИСе. В заброшенном и застывшем институте не уехавшие в эвакуацию педагоги собрали из оставшихся в Москве студентов фронтовые бригады. Режиссёр-фронтовик сразу же включился в работу. В единственном классе поставили «буржуйку», репетировали водевили, отрывки из пьес, злободневные скетчи, читали стихи, разучивали песни. С концертными бригадами выступали на вокзалах, на эвакопунктах, в госпиталях, в воинских частях, уходивших на фронт. А фронт был рядом, на подступах к Москве... «Во время выступлений наших студенческих фронтовых бригад я впервые сам увидел, какое великое значение имеет искусство и даже бледная тень его, которую представляли собой наши хотя и вдохновенные, искренние, но всё же полусамодеятельные выступления, как необходимо искусство людям «во дни бед народных». Те, кому назавтра, может быть, предстоял последний в их жизни бой, забыв об этом, всем существом своим воспринимали то, что играли перед ними неопытные девочки и мальчики. В песнях, стихах, отрывках из пьес заключалось для них что-то от иной, оставленной ими мирной жизни. И каждое произнесённое перед ними слово, каждое движение становилось весомее, значительнее в десятки раз». И это пишет человек, только что вернувшийся с фронта. Возможно, именно поэтому Андрей Гончаров чувствовал, что ГИТИС и студенческие бригады для его кипучей натуры –это маловато, не тот размах – и он направился в Комитет по делам искусств. Встретился с А. М. Лобановым, замечательным режиссёром, ныне незаслуженно забытом: «Мы разговаривали с ним несколько часов подряд, и разговор этот завершился тем, что он – человек, как я теперь понимаю, решительный и отчаянно смелый – предложил мне, двадцатидвухлетнему выпускнику ГИТИСа, не имевшего опыта работы в театре, стать директором Первого фронтового театра ВТО» (Всероссийское Театральное Общество). С театром Гончаров пространствовал три года. Ставил спектакли в Москве, играл их в блокадном Ленинграде, на военно-морских базах Северного флота, в освобождённой Белоруссии и Польше.

...Летом 1942 года театр выехал на фронт, к североморцам – подводникам, морякам, лётчикам. Из Архангельска морем доехали до Кольского полуострова и прошли вдоль всего его северного берега, заходя в бухты и на базы воинских соединений – туда, куда до этого даже кинопередвижка не добиралась. «Мы увидели североморцев, чьё беспримерное мужество, чья отвага и стойкость казались фантастическими даже в условиях войны. Мы видели солдат и командиров доблестной морской пехоты, которые на голых гранитных скалах в морозную зиму 41-го года стояли насмерть, но не пропустили фашистов. Мы видели моряков, которые воевали на рыболовецких траулерах, кое-как оборудованных под военные суда. Они бесстрашно бросались в бой с вооружёнными до зубов фашистскими транспортами и побеждали их». Долгое время жили в Полярном. Выступали в матросских кубриках, в кают-компаниях, прямо на пирсах. «К причалу обычно вела деревянная лестница. Её называли «лестницей Славы, лестницей Героев». По ней спускались, уходя в боевые походы, все подводники. Они задраивали люки, погружались в пучину Баренцева моря и отрезали себя от берега от Родины». Всё оседало в памяти молодого режиссёра, на себе испытавшего лихолетье войны. «Он ничего не оставил там – в военной молодости, – писала Вера Максимова. – Даже лестницу в Полярном – деревянную, неширокую, крутую, от причала вверх, по скалистому обледенелому берегу, – запомнил. И то, как сходили по ней на покатые палубы подводных лодок экипажи и как возвращались обратно те, кому посчастливилось остаться живыми, в наверху, в сиянии нескончаемого полярного дня или в прозрачной черноте ночи неподвижно стоял и ждал их молодой командующий флотом, адмирал Арсений Головко, у которого на воде и на суше немецкий фронт не продвинулся ни на метр. В скольких спектаклях Гончарова повторилась потом, меняя вид, наклон, фактуру, эта лестница и эта высота, – вознесённый над плоскостью сцены второй горизонт, на котором виден весь человек». Адмирал Арсений Григорьевич Головко и сам был причастен к театральному братству: он был женат на великолепной мхатовской артистке Кире Головко.

Андрей Гончаров поставил и привёз морякам на Северный флот пьесу Константина Симонова «Жди меня», куда более слабую, чем его знаменитое стихотворение о женской верности. Моряки принимали спектакль с интересом, уважительно к актёрам, забравшимся в такую опасную даль. Но с восторгом на Севере и других фронтах смотрели бойцы старую комедию Островского «Женитьба Белугина». Потому что людям было тяжело смотреть о себе и о войне. Они хотели видеть другую жизнь, хотели утешиться и отвлечься, развеселиться и ободриться душой, увериться в том, что война – не вечна, что люди жили без неё и в скором времени будут без неё жить. Война научила Гончарова жизнелюбию, как способности благодарно и ответственно принимать каждое её мгновение».

Артисты играли по два, по три спектакля в день и ещё успевали дать три-четыре концерта. Но зрителям всё было мало. «С какой жадностью вслушивались они в каждое слово, как горячо принимали то, что происходило на сцене. Зрительный зал и сцена были неразделимы. У них был общий импульс, общее дыхание. О таком контакте со зрителем можно только мечтать! И для меня он навсегда остаётся идеалом», – вспоминал Гончаров. С места на место перевозили по морю. Однажды попали в сильный шторм. Потрёпанную посудину швыряло, как игрушку. Но добрались до артиллеристов. В другой раз судно попало в зону, где была засечена подводная лодка. «Актёров заставили спуститься в трюм и только мне, как человеку, в чьей биографии имелись боевые эпизоды, разрешили остаться на палубе. «В небе загудели самолёты, и через секунду они, точно птицы, закружились над морем. От корпусов самолётов словно отламывались огромные куски – падали вниз бомбы. Гигантские фонтаны вздымались над морем. Это продолжалось до тех пор, пока по воде не растёкся радужный масляный круг – всё, что осталось от вражеской лодки...». Воспоминания Андрея Гончарова – словно расшифрованные кадры военной хроники. Только это не хроника, а он – не зритель. «Однажды мы должны были выступить перед зенитчиками, чья батарея была расположена на маленьком скалистом острове. Била сильная волна, и наше судно не могло пристать. Я смотрел на скалу и думал: как же артисты поднимутся наверх по этим крутым, почти отвесным и гладким склонам. В этот момент несколько зенитчиков спрыгнули в воду. Стоя по плечи в ледяном море, они подтянули судно и держали его, пока все актёры не сошли на землю, а потом их товарищи буквально на руках подняли артистов наверх...». От этих воспоминаний захватывает дух. Они так и просятся на чёрно-белую плёнку.

Сто дней пробыли артисты на Северном флоте. В апреле 1943 года выехали на Балтийский флот. Через Ленинград, только что переживший прорыв блокады: «Глубокое впечатление, которое никогда не изгладится из памяти, произвёл Ленинград. Огромный город казался пустым. Редко попадался на улице прохожий, с печальным, измождённым, словно обтянутым пергаментом, лицом. Чёрными провалами окон глядели на мир коробки разбитых домов». Выезжали в артиллерийские части, потом в Кронштадт, оттуда – по всем историческим фортам Балтики...Для меня незабываемы на всю жизнь месяцы, проведённые на Северном и Балтийском флотах».

В длинном списке ярких премьер знаменитого режиссёра Андрея Гончарова – мало спектаклей о войне. Видимо, это была слишком сокровенная тема. Но она жила в нём неустанно: «Я считаю, что и в наше мирное время любой театр должен быть «фронтовым» по характеру, по сути. Театр должен широким фронтом обращаться к современности, к животрепещущим её проблемам...».

Должно быть, и характер Андрея Александровича Гончарова, страстный, неистовый – это тоже наследие войны. Писатель Борис Васильев вспоминал, как непросто было общаться с Андреем Александровичем: «В нём было что-то подавлявшее мои возражения тогда, когда ещё их и не высказал. Что это было? Некая аура, заранее подавляющая мои аргументы, а следовательно, знающая, каковы они. Мистика? Нет, уверенность. Он видел людей насквозь, а уж меня-то, легкомысленного мечтателя, тем более. Психологически он был куда мощнее меня, и этот глубинный психологизм отчётливо виден в его лучших спектаклях. Нет, он не подавлял актёров – он терпеливо, слой за слоем снимал с них штампы, привычное поведение, докапываясь до сути того образа, который актёр должен был создать. Он лепил в актёре его психику, поскольку только она и могла создать то, что он, великий режиссёр Гончаров, увидел и почувствовал в герое». В каждом поставленном спектакле режиссёр добивался, «чтобы замыслы и пожелания театра были осуществлены актёрами и восприняты зрителями с той мерой взаимной отдачи, как это было на войне, как это было во фронтовых театрах».

«Завтра была война». История поколения, которому не удалось побыть детьми

В 1985 году в московском Театре имени Вл. Маяковского, которым Андрей Гончаров руководил 34 года, вышла постановка по тексту, который прежде не ставил ни один театр, – повести Бориса Васильева «Завтра была война». Изначально это был дипломный спектакль гончаровского курса в ГИТИСе, поставленный Сергеем Яшиным и вместе с ним переработанный мастером и бывшими уже студентами после выпуска. Совсем молодые ребята рассказывали о судьбе своих ровесников из другого времени – трагическую историю того поколения, которому не удалось побыть детьми. Поколения, убитого войной. Спектакль получился прозрачный и лёгкий, полный нежности, горечи и печали по тем, кто в предвоенном сороковом году надеялся и любил, кого жестоко испытывала жизнь, кто первым сгорел в огне войны. «В новой редакции спектакля, в котором Гончаров выступил сопостановщиком-, писала Вера Максимова, – он сказал и своё слово о погибшем поколении. Спектакль, потеряв в лёгкости, юности возраста героев-десятиклассников, стал более мощным, трагедийно открытым».

«Москва точно помешалась, – вспоминал Борис Васильев. – У подъезда театра чуть ли не с утра стояла толпа в тщетной мечте раздобыть лишний билетик или пропуск. И были недели, когда спектакль шёл ежедневно и всегда – с аншлагом. Это был тогда самый знаменитый спектакль в столице. На него ходили члены правительства с семействами, его в обязательном порядке показывали всем именитым гостям». Зритель-то в зале знал, что предстоит вынести этим мальчикам и девочкам, школьникам, и потому атмосфера была непередаваема – предчувствие войны было и на сцене, и в зале – возникало то единение, о котором всегда мечтал режиссёр Андрей Гончаров и которое помнил со времён своего фронтового театра...

Хотят ли русские войны

Когда началась Великая Отечественная война, Евгению Евтушенко было 9 лет. Много позже автор легендарной песни «Хотят ли русские войны» писал: «С каждым годом на земном шаре все меньше и меньше будет оставаться людей, вынесших минувшую войну на собственном хребте. С каждым годом неминуемо будут стираться её сокровенные детали в памяти ещё живых непосредственных свидетелей. Многие из нас не воевали, но по мере сил помогали партизанам и подпольщикам в оккупации, тушили зажигалки на московских и ленинградских крышах, собирали металлолом для танков и лекарственные растения для раненых. Мы хорошо помним, как страшно было потерять хлебные карточки, как приходилось есть лепешки из картофельной шелухи, как онемело расписывались женщины в получении похоронок, как тревожно мы смотрели в чёрную воронку репродуктора, как счастливо ловили брызги победных салютов на мостовых. До сих пор, когда я слышу песню «Вставай, страна огромная…», - у меня встает комок в горле, ибо я всей кожей вспоминаю те муки и страдания, ценой которых наш народ вырвал победу».

И опять тема войны всё чаще появляется на сценах театров России. Спектакли ставятся в честь 80-летия великой Победы. Но всё чаще в постановках выходят на сцену герои Донбасса, воины СВО, защитники Курской земли и Белгородчины, сегодняшние защитники земли Русской. Поднимать боевой дух, давать веру в победу и помогать обрести единство русскому народу – было и будет одной из важнейших целей нашего искусства.